Позади мужчины во всю стену растянулся огромный тряпичный желтый флаг с изображением гремучей змеи, свернутой в клубок и готовой нанести удар. Под изображением змеи имелась надпись: «Не наступай на меня». Я знала, что это гадсденовский флаг – исторический флаг США и один из символов либертарианства. Он стал символом американского патриотизма, несогласия с правительством и поддержки гражданских свобод.

– Меня зовут мистер Купер. Я директор этой тюрьмы, – представился мужчина.

– Здравствуйте, – испуганным голосом ответила я, – меня зовут Мария Бутина. Извините, руку я вам пожать не могу.

– Мне известно, кто вы, – ответил мистер Купер, – присаживайтесь, пожалуйста.

«Я так и знала, они подняли мои документы и обнаружили, что меня никогда не должно было быть в общем отделении. Шпионы, пусть и только на бумаге, заслуживают карцера. Но „пожалуйста?! присаживайтесь?!“, – подумала про себя я, – что-то новенькое».

Я тихонько прошла между грудами вещей и присела на краешек мягкого кожаного кресла в углу кабинета. Это было очень необычное ощущение после бетонных и железных кроватей. Я молча внимательно смотрела на директора тюрьмы, ожидая, что же будет дальше.

– Шоколадку будете?

– Что, простите?

– Шоколадку будете? Вы же без завтрака, – он со скрипом выдвинул нижний ящик стола и протянул мне маленькую плитку шоколада в обертке с изображением американской стодолларовой банкноты. – Ешьте, ешьте, – добавил он. – Только пусть это останется между нами. Мне не положено давать шоколад заключенным.

– Спасибо, – я протянула закованные руки и взяла маленькую плитку. Не зная, что означает эта странная доброта, я предпочла просто держать ее в руках, пока ситуация не прояснится, хоть есть и хотелось невероятно.

– Мария, – неожиданно он назвал меня по имени. – Ваши адвокаты обратились ко мне с прошением перевода вас из изолятора в общий режим. Я хотел бы поговорить с вами об этом лично. Я сам не вижу препятствий вашему нахождению с другими заключенными и понимаю, как это страшно быть запертой в отделении административной сегрегации в одиночной камере, но я не могу этого сделать. Вы на днях записали видеообращение, которое теперь крутят по телеканалам всего мира. Посмотрели его также и в службе маршалов. Так они узнали, что мы определили вас на общий режим, где вас, учитывая вашу статью обвинения, быть не должно. В моей тюрьме вы по запросу службы маршалов, они платят за пребывание здесь, они же определяют условия, в которых заключенные должны находиться. Я не могу вернуть вас обратно, на общий режим. Маршалы полагают, что для вашей безопасности вы должны быть изолированы. У них есть основания полагать, что КГБ, ну, знаете, российская спецслужба, попытается вас убить.

– Извините, – тихо сказала я, собравшись с силами, – но КГБ больше нет.

Не заметив моего комментария, мистер Купер продолжил:

– Если честно, я считаю, что вы ни в чем не виноваты. Это все эти игрища вашингтонских политиков. Они просто сделали из вас козла отпущения за собственные просчеты во внутренней политике. Они думают: мы, реднеки, тупые фермеры и ничего не видим, но это далеко не так.

– Спасибо, – прошептала я.

– Так вот, я почитал про вас, вы молодец с вашей оружейной организацией, смелая вы девушка, что сказать. Знаете, я тоже член НСА, и на всех съездах был. Но, Мария, не в моих полномочиях перевести вас в общий барак к другим заключенным. Вы должны быть в сегрегации.

Я смотрела на него безучастным, лишенным надежды взглядом. «Понятно, – думала я. – Но сколько же еще издевательств мне предстоит вынести?»

– Но вы мне нравитесь. Я думаю, что все это нечестно, Мария, – продолжил он. – Давайте так, я вам намекну: скажем, если бы этот разговор состоялся через неделю, вас бы тут уже и не было, – улыбнулся он.

– Меня заберут во вторник? – догадалась я. Директор, как я поняла, намекал на перевод в колонию, место, где мне предстояло пробыть все оставшееся время до выдворения из США.

– Я вам этого не говорил, но повторюсь, через неделю вас тут бы уже не было, – снова приветливо улыбнулся мистер Купер.

– Скажите мне одно: супермакс?[25] – я смотрела ему прямо в глаза.

– Нет, побойтесь Бога, Мария, зачем вас в супермакс? – удивился он.

– Мистер Купер, они же держали меня как террориста почти четыре месяца в одиночной камере, – тихо ответила я.

– Нет, нет, вас не отправят в супермакс. Это другая тюрьма, практически минимальный уровень безопасности. Больше я ничего не могу вам сказать, простите, – грустно закончил он.

– Понятно, мистер Купер. Пожалуйста, только не оставляйте меня одну. Верните мне хоть соседку. Я не смогу больше одна. Я сойду с ума, – просила я директора тюрьмы.

– Я не могу, Мария. Я правда не могу. Вам положено быть в изоляции. Пожалуйста, не смотрите так на меня, я не могу. Это не мое решение, – оправдывался он.

– Понятно, мистер Купер, – безучастно сказала я.

– Тьфу ты, – тяжело выдохнул он и пожал плечами. – Бутина, что же мне с тобой делать-то?! Бедная девушка. Вот сволочи. Давай так. Мне все равно на пенсию скоро, так что я сделаю для тебя то, что я никогда не делал в своей жизни. Я разрешу тебе соседку, но при одном условии: только если кто-нибудь из женщин на общем режиме добровольно согласится разделить с тобой эту печальную участь, не задавая вопросов и потом не болтая о том, что произошло. Тогда я поселю вас вместе. Есть у тебя такой человек на примете?

– Фэнтези, – моментально выпалила я, сама удивившись своей реакции.

– Кто?

– Простите, это ее прозвище, имени я не знаю, – и я описала мою тюремную подругу.

– Судя по описанию, это заключенная Блэк, – нахмурился он, – но этого просто не может быть. У вас не может быть ничего общего. Вы точно уверены, что это она? Вот посмотрите, – он развернул ко мне монитор. На экране была фотография злобно скалившейся Фэнтези на фоне полосок тюремной линейки, которой замеряют рост заключенного.

– Да, это именно она, мистер Купер, – кивнула я. – Попросите Фэнтези, то есть мисс Блэк, – поправилась я, – ближе ее у меня никого нет.

– Чертовщина какая! Она же прожженная наркоманка, 22 года в тюрьме, тут сплошные статьи за распространение метамфетамина в том числе контрабандой в самой тюрьме, а еще драки! Боже мой, она же монстр!

– Она мой друг, – твердо сказала я. – Она не монстр.

– Хорошо, Мария, как скажете. Но учтите, она не будет знать, почему и насколько она останется с вами в изоляторе. Не думаю, впрочем, что она согласится. Кто в здравом уме пойдет на такое? – он поднял трубку телефона и приказал кому-то связаться